Том 3. Корни японского солнца - Страница 67

В ту же ночь, заснув на стогу сена около Васьки, я видела сон. Я видела во сне живым мужа, нас обоих судили в помещении кино Э. А. Нас приговорили к расстрелу. И вдруг, после приговора, мне стало очень легко. Я стала танцевать, я отделилась от земли и летаю по воздуху над головами людей. Я ничего подобного не видела в жизни, даже среди акробатов. Я увидела под люстрой в потолке отверстие. «Я могу вылететь через него на улицу», – подумала я. Я сделала круг и вылетела в это отверстие. Я неслась по воздуху над домами, над тюрьмой, над степью, над реками… Во сне я сползла со стога. Васька стоял надо мною и обнюхивал меня.

Однажды, когда я лежала на стогу и смотрела в степь, я увидела в степи всадников. Надо было предположить, что это были монголы. Но сердце забилось тревогой. Сердце человека скорее чувствует, чем видят глаза. Я различила казаков. Их было пятеро – офицер и четверо рядовых. Они въехали во двор. Они проехали около меня. Казаки сделали обыск у Цохор. Я закопалась в стогу, как мышь в норе. Казаки искали меня. Они ничего не нашли. Счастье мое, что я была на стогу. И вот я ждала вечера, когда должен был приехать Сун. Он один был у меня, он – мой защитник. Монголка рассказала ему о казаках. Сун знаками показал мне, что он защитит меня. В эту ночь Сун не был мне противен. «Значит, можно отдаваться из чувства благодарности?» – спрашивала я сама себя. Я презирала себя. Я мечтала о том, чтобы скорее приходили большевики. Я плакала, обнимая коня, единственного моего друга, и для него я выбирала из стога самые лучшие травинки.

Мы ехали в Китай. Впереди предстоял переход через Гоби.

Первый день пути был полон всего необыкновенного. Мы ехали впереди на лошадях, сзади шел обоз. Груз был большой и тяжелый. Везли пушнину, кожевенное сырье и широкие толстые доски для китайских гробов. Сун вез четыре такие доски в подарок матери. Снявшись с места, мы заехали к священному монгольскому холму, где находился бог, покровительствующий путешественникам. На холме лежала куча камней, а на деревьях поблизости висели лоскутки бумаги и хадаки. Под холмом все слезли с телег, выбрали по большому камню и пошли наверх. Сун велел то же сделать и мне. Наверху постояли молча, кинули на холм камни, привязали к деревьям по бумажке и пошли под холм попить чаю и поесть перед дальнейшим путем. Вокруг обоза побрякивали ботала, визжали собаки, монголы-возчики пели тягучие песни. Дымили костры. Около этого холма мы ночевали… Я ушла в степь от становища, села на землю. Тихо-тихо было вокруг меня. И ничуть не страшно было мне одной среди пустующей ночи. Я была совершенно одна. Я легла на землю лицом к небу и стала смотреть на звезды. Как много их! Вдруг упала одна, вторая. «Кто-нибудь умер», – решила я. Я вспомнила мать, мужа. Из степи донесся вой – не то собак, не то волков. Мне было совсем не страшно.

Глава вторая

Ксения Михайловна, родившаяся в русской купеческой семье, в Китае жила в купеческой семье китайской. Читатель знает русский купеческий быт Островского, и не случайно Островский – любимейший китайский писатель.

А Китай…

1

Мой наряд в первый день.

Еза – лифчик, застегивающийся с боков, из розового с белыми цветами ситца. Длинные широкие штаны – где зад, где перед – безразлично. На животе – куе – кушак в четверть аршина ширины, красного цвета, концы распущены для украшения. Гачи штанов обмотаны лентой тэй-зой, тэй-за шириною в три пальца. На ступнях вышитые туфли. На плечах шелковая кофточка – сегор, на этой кофточке вторая, подлиннее. Вся завязывается ниточками и нитяными пуговицами. Штаны и кофточка – голубые. Юбку китаянки надевают только в гости, но в гостях тоже снимают. Зад и перед у юбки разрезан до самого верха, как у русских кавалерийских шинелей. Юбки считаются роскошью. Старшая жена насильно нарядила меня в китайский наряд в первый же день нашего приезда. Мне были подарены шелковый расшитый халат и бумажный зонтик.

Наша квартира состояла из трех больших комнат. Одна из комнат была построена по-европейски, без кана, здесь стояли русская кровать, письменный стол и красный китайский ящик, служивший комодом.

Висели две русских картины, виды Кавказа, и зеркало. Стояли венские стулья. На комоде стояла русская икона Христа-спасителя, а по бокам – китайские идолы и вазы ростом с трехлетнего ребенка. Однажды я попыталась было поставить вещи по своему вкусу, – в доме произошел переполох: по китайским понятиям мебель перестанавливать с места на место нельзя никак, женщины боятся этого потому, что в таком случае бывает много жен, а мужчины потому, что умирают дети или их совсем нет. На меня напала старшая жена.

На обязанности Суна лежало кормить богов. Перед каждым богом от времени до времени ставились блюдечки со сладостями и с пирогами, например, «позы» – пирожки, начиненные мясом с черемшой. Каждому идолу полагалось по штуке. Такой же пирожок ставился и Христу.

Мы с Суном жили в европейской комнате, но спали в комнате матери, которая служила и приемной для гостей и где мать не спала, уходя на кухню к старшей жене Суна, с которой Сун, в свою очередь, спал только тогда, когда я была больна. В этой комнате, кроме кана и огромных сундуков с вещами, ничего не было. В одном из ящиков хранились драгоценности и деньги, которыми заведывала старшая жена. Деньги не клали в банк, старшая жена отдавала их знакомым под большие проценты, ростовщичествовала, что у китайцев не считается позором. Сундуки и ящики охранялись идолами, драконами и цветами.

Спят китайцы голыми, прикрываясь ватными одеялами, подкладывая под голову валики, набитые гречишной шелухой и душистыми травами. Мне приказали спать так же.