Том 3. Корни японского солнца - Страница 53

Крылов:

– – В Шандуни хунхузы нападают на целые села и маленькие города, забирают все, вырезывают людей или связывают их и кладут на дороги. Оружие хунхузы покупают у местных военных частей генерала Чжан Дзун-Чана.

2 часа дня.

В Москве сейчас семь утра. В моей комнате в Москве шторы еще опущены. Как можно часами заниматься глупостями: тем, что часами я восстанавливаю несущественности, мелочи, полумрак комнаты, лампу на столе!..

4 часа.

Дышать нечем!., ужасно!.. – А в Москве прохлада девяти часов утра.

6 часов.

В Москве 11 дня. Солнце ли за окном, или прошла гроза? – у меня за окном умирает день, гудит город, стонет река. Где-то играет оркестр европейской военной музыки: колония, черт бы ее побрал!.. Еще один день уходит, Локс прилег с книгой, заснул. Сегодня вечером решили сотоварищи играть в преферанс. Ничего не хочется – ничего не думается. Написал в Россию письмо, товарищу детства, с которым в Богородске вместе собирали татарские серьги, – написал ему, чтобы он собрал этих серег, отвез бы их ко мне в Москву: паренек сочтет меня не совсем в себе – из Китая, мол, и про татарские серьги!.. – У меня же с канала все время пахнет мертвецами.

8 часов вечера.

Тушил свет, выходил на террасу: ночь темная-темная, звезды, – и многие звезды – совсем незнакомы мне, чужие, не наши звезды, совсем не те, к которым я привык с детства, еще от Можая.

2 часа ночи.

С 26-го на 27 е.

Здесь ночь – в Москве семь вечера. Все это время проиграл в преферанс. Выходили сейчас на террасу: ветер, – и огромная, прекрасная стоит над водою луна, вода светится фосфорически под луною, шумят люди на канале. И вдруг все перепуталось: – этот ветер – эта луна – эти воды – эти шумы: в России сейчас осень, – а здесь сейчас пахнуло весной; прокричал таможенный катер, провыл сиреной, и эхо долго не может улечься, как у нас только по веснам. Это потому, что у нас только по веснам в половодья бывает такой насыщенный воздух. Но такой луны у нас не бывает, у нас она беднее, бессильнее…

…консул вышел ко мне на террасу. Ночь. Молчим. Хорошо – ветер! Голый, я стоял под ветром, – вот оно – тело. Хорошо под ветром: ничего не надо, все проходит с ветром – и хорошо делает, что проходит. Китайская пословица – «струны гитары разорваны» – означает разлад между возлюбленными. Возлюбленной у меня нет. Да здравствует товарищ ветер!..

Приветствую все, приветствую! –
. . . . . . . . . . из недр росток женьшеня
сбирает старику любовные томленья
и смертному дарит двоенный небом срок.
И в мглистый час быка, созвездиям покорен,
с молитвой праотцев бери олений рог,
и рой таинственный, подобный людям, корень! –

– это перевод с китайского о женьшене, о былях и легендах, связанных с этим корнем, как мандрагора, – об этом «таинственном, подобно людям, корне». В чем дело? – да, и я, и все – таинственно, как музыка, как вот мои мускулы, сжимающиеся в желваки под кожей, те, которые я только что подставлял под ветер, которые под этим ветром стали бухнуть крепкой кровью, сказав, что они живут по-своему и по-своему могут мне предписывать свои законы бытия…

У Локса есть привычка разговаривать с самим собою. Сейчас, перед сном, принимал ванну, и вдруг поймал себя на фразе: «– ну, давай полезем в ванну, помокнем!» – и заметил, что я и сам разговариваю с собою вслух, добродушно, доброжелательно, как со старым приятелем, – это я разговариваю со своими ногами, руками, грудью, мылом. – Молчаливые собеседники! –

Утро 27-го.

Вчера, ложась спать, посмотрел часы: три. Проснулся сейчас, посмотрел на часы: три. Пословица о том, что счастливые и пр. – устарела. Локс спит, боев нет. Читал газеты: все о том же, о жаре, холере, войнах, забастовках. Бой принес почту, – и меня обухом по голове порадовала весть о том, что мой пароход, кажется, вновь пойдет во Владивосток, то есть еще на месяц оттягивается моя путина. Черт бы все побрал! – маманди – поистине ядовито!..

За брекфестом Крылов читал китайские газеты. С Коу Ин-цзэ – еще веселее! – Фань Ши-мин, партизан Хенаньской провинции, выкинул лозунг – «Хенань – для хенаньцев!»… – И тогда Коу Ин-цзе, хенаньский дубань, обратился в один из глушайших хенаньских дистриктов, к тамошнему мандарину с письмом, в коем говорится о том, что Коу родом из этого дистрикта, что отец Коу умер, когда Коу было два года, что Коу с матерью покинул родину, когда ему было пять лет, но он помнит, что там остался его брат, – и Коу просит мандарина разыскать его старшего брата, имя которого он, Коу, за давностью лет забыл. Мандарин, в радости, отвечал, что, действительно, в его дистрикте есть один китаец по фамилии Коу, перевозчик на плоту, безграмотный, – и что этот перевозчик, действительно, помнит, как в самом раннем детстве был у него брат, который потом пропал. Коу Ин-цзэ, дубань, генерал, поехал к старшему своему брату на свидание, торжественнейшая произошла встреча между дубанем и нищим, безграмотным паромщиком. Они признали друг в друге братьев – со всею китайскою пышностью. Нищий получил полковничий чин и поехал с дубанем в Кайфын. Все было замечательно, но… в Кайфыне жила мать дубаня, которая оказалась – ровно на два года старше старшего своего, вновь найденного сына!.. – В газетах – веселье, но новый брат все же получает посты. – Все это понадобилось Коу к тому, чтобы доказать, что он – хенанец. Вот иллюстрация к китайскому феодальному бытию, к тому, что такое есть мандаринская политика и как дубани борются с лозунгами партизанов.