Том 3. Корни японского солнца - Страница 3

Через час земля исчезла во мраке, была уже ночь и в облаках серебрела луна. Здесь был ветер, разводил волну; судно, покряхтывая, ложилось на волны, на бак заплескивалась вода, иногда в такелаже начинал ныть ветер. Судно замерло в ночи. На капитанском мостике в рулевой стояли вахтенный матрос и штурман. На румбе был юг, кругом были холод и мрак,

– Через неделю дома! – сказал матрос.

Начальник у себя в каюте писал вахтенное донесение. Рядом в каюте младшие сотрудники пели песни в предчувствии земли, Москвы. – А самоедин, тот, что год ждал семилинейных стекол, шел в этот час обратно к себе в становище. За пазухой у него были лампа и компас, за плечами висела винтовка системы Браунинг. Лед сгруживался у берегов; когда по пути вставали большие ледяные поля, самоедин вылезал на лед, взваливал себе на голову свой каяк и шел пешком, – потом опять плыл по воде. В полночь он устроился спать на берегу, на снегу; за пазухой у него было сырое оленье мясо, он поел его; потом лег на снег, поджав под себя ноги, прикрыв себя мехом. Лампочку, чтобы не раздавить, он поставил в сторонку. –

И в этот же час – еще за полтысячи верст к северу – на Шпицбергене, на жилом Шпицбергене, в Айс-фиорде, в Коаль-сити, на шахтах – одиночествовал инженер Бергринг, директор угольной Коаль-компании. Здесь не было тумана в этот час и была луна. Домик прилепился к горе ласточкиным гнездом; вверх уходили горы и шел ледник; гора была под домиком, и там было море, и там, на том берегу залива, были горы, все в снегу, – была луна, и казалось, что кругом – не горы, а кусок луны, луна сошла на землю. Была невероятная луна, диаметром в аршин, и блики на воде, на льдах, на снегу казались величиной в самую луну, сотни лун рождались на земле. И над землей стояли зеленоватые столбы из этого мира в бесконечность – столбы северного сияния, они были зелены и безмолвны. Домик был построен, как строят вагоны, из фанеры и толя, привезенных с юга, потому что на Шпицбергене ничего не растет, и он был величиной в русскую теплушку: такая теплушка прилипла к горе. И все же в домике было четыре комнаты, кабинет был завален книгами и там стоял граммофон, а в конторе стоял радиоаппарат, и в каждой комнате было по кафельному маленькому камину. – Человечество не может жить на Шпицбергене – север бьет человека, – но там в горах есть минералогические залежи, там пласты каменного угля идут над поверхностью земли, – и капитализм – –

– – ночь, арктическая ночь. Мир отрезан. Стены промерзли, – мальчик круглые сутки топит камин. За стенами – холод, то, что видно в окно, – никак не земля, а кусок луны в синих ночных снегах, и Полярная звезда прямо над головой. Инженер Бергринг долго слушал граммофон, мальчик принес новую бутыль виски, – инженер Бергринг подошел к окну, там луна сошла на землю. В это время в конторе радио вспыхнуло катодною лампочкой, – оттуда, из тысячи верст, из Европы, зазвучали в ушах таинственные, космические пуанты и черточки: – ч-ч-чч-та-та-тсс… –

Глава первая

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Станция 18. φ 76'51', λ 41', 0 mt, 5 ч. 00 м. 22-VIII.

Станция пропущена ввиду большого шторма. Ветер 6 баллов, волнение 9, судно клало на волну на 45'.

Станция 19. φ 77'33', λ 41'35', 372 mt, 13 ч. 00 м. 22-VIII.

Подводные скалы с зарослями баланусов, гидроитов, асцидий и мшанок. Трал Сигсби дважды. Оттертрал. Результаты: очень много Hyperammina subnodosa, Ophiura sorsi, много трубок Maldanidae, Ampharetidae, много Eupagurus pubescens, один экз. sabinea, 7 – carinata. В илу найдено до 20 видов корненожек, кроме Hyperammina преобладает Truncatulina labatula. Обильный мертвый ракушечник, при полном отсутствии живых моллюсков,

Станция 20. φ 77'55', λ 41'15', 220 mt, 0 ч. 40 м. 23-VIII.

Из-за льда драгажных работ не было.

Станция 20. φ 77'35', λ 40'35', 315 mt, 4 ч. 15 м. 23-VIII.

Станция была сделана сейчас же по выходе из плавучего льда. Драга с параллельными ножами. Шестифутовый трал Сигсби – –»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Эти станции – за тысячу верст к северу от Полярного круга, в штормах, во льдах, без пресной воды, в холоде – были единственной целью экспедиции в Арктику для биолога, профессора и коммуниста Николая Кремнева, начальника Русской Полярной Экспедиции, – для того, чтобы через два года, вернувшись с холодов, в Москве, после суматошного дня, после ульев студенческих аудиторий, человеческих рек Тверской и лифтов Наркомпроса на Сретенском бульваре – пройти тихим двором старого здания Первого московского университета, войти в Зоологический университетский музей и там сесть в своем кабинете – к столу, к микроскопу, к колбам и банкам и к кипе бумаг. – В кабинете большой стол, большое окно, у окна раковина для промывания препаратов, – но кабинет не велик, пол его покрыт глухим ковром, а стен нет, потому что все стены в полках с колбами, баночками, банками, банкищами, а в баночках, банках и банкищах – фиуры, декаподы, асцидии, мшанки, губки, – морское дно, все то, что под водой в морях, – все то, что надо привести в порядок, чтобы открыть, установить еще один закон – один из тех законов, которыми живет мир. Каждый раз, когда надо отпереть дверь, – вспоминается, – и когда дверь открыта, – смотрит из банки осьминог, надо поставить его так, чтобы не подглядывал. – Это пять часов дня. От холодов, от тросов, от цинги – пальцы рук профессора Николая Кремнева узловаты, – впрочем, и весь его облик сказывает в нем больше бродягу и пиратского командора, чем кабинетного человека, – потому что он русский; но часы идут, полки с банками пыльны и – сначала стереть пыль, отогреть вар, раскупорить банку, промыть Decapoda'y – пинцеты, ланцеты, микроскоп – тихо в кабинете: и новые записи в труде, который по-русски начинается так: