Том 3. Корни японского солнца - Страница 2

И в этот же день на острове Новая Земля в Северном Ледовитом океане из Белужьей губы должно было уйти в Европу, в Россию, судно «Мурманск». Это было последнее судно, случайно зашедшая экспедиция, и новый корабль должен был придти сюда только через год, новым летом. Дни равноденствия уже проходили. Были сумерки, туман мешался с метелью, на земле лежал снег, а с моря ползли льды. Горы были за облаками. Команда на вельботах возила с берега пресную воду. Гидрографическая экспедиция шла от солнца в двенадцать часов ночи, от берегов Земли Франца-Иосифа, куда не пустили ее льды; она заходила под 79'30' северной широты, чтобы взять там остатки экспедиции Кремнева; на Маточкином Шаре она оставила радиостанцию: через неделю она должна была в Архангельске оставить страшное одиночество льдов, тысячемильных пространств, мест, где не может жить человек, – через десять дней должна была быть Москва, революция, дело, жены, семьи; экспедиция была закончена. «Мурманск» еще утром отгудел первым гудком, матросы спешили с водой. – На всей Новой Земле жили – только – двадцать две семьи самоедов. Самоеды, ошалевшие от спирта, просочившегося на берег с судна, бестолково плавали на своих ёлах от берега к пароходу. Начальник экспедиции, который был помыслами уже в Москве, писал экспедиционное донесение. Каюта начальника экспедиции была на спардеке, горело электричество, начальник сидел за столом, а на пороге сидел самоедин, напившийся с утра, теперь трезвевший и клянчивший спирта, предлагавший за спирт все, – песцовую шкурку, жену, ёлу, малицу. Начальник молчал. Когда самоедину надоедало повторять одни и те же слова о спирте, он начинал петь, по получасу одно и то же:

Начальник сидит, сидит,
Хмурый, хмурый – –

Начальник обдумывал, какими словами написать в донесении о том, как север бьет человека: – –

– – на радиостанции X, в полярных снегах, в полугодовой ночи, в полярных сияниях, зимовали пять человек, отрезанных тысячами верст от мира; они устроили экспедиции обед, начальник радиостанции положил себе в суп соли, – и тогда студент-практикант, проживший год с начальником, – закричал: – «Вы положили себе соли, соли! Вы положили столько, что нельзя есть супа! Вылейте его! Иначе я не могу!» – начальник сказал, что соли он положил в суп себе и положил соли так, как он любил; студент кричал: – «Я не могу видеть, вылейте суп! я требую!» – студент заплакал, как ребенок, бросил салфетку и ложку, убежал и проплакал весь день. Пятеро, они все перехворали цингой; они не выходили из дома, потому что каждый боялся, что другой его подстрелит, и они сидели по углам и спали с винтовками, – они, из углов, уговаривались идти из дому без оружия, когда метелями срывало антенны, и всем пятерым надо было выходить на работу; все пятеро были сумасшедшими.

– «Мурманск» снял в самоедском становище на Новой Земле уполномоченного от Островного Хозяйства. Это был здоровый, молодой, культурный человек; он прожил год с самоедами. И он сошел с ума: он бросил курить – и запретил курить всему самоедскому становищу, – он прогнал от себя жену и запретил самоедам принимать ее, и она замерзла в снегу в горах, когда пешком пошла (собак он не дал ей) искать права и спасения за сто верст к соседним самоедским чумам; он запретил самоедам петь песни и родить детей; когда «Мурманск» пришел в бухту, он стал стрелять с берега, и ни одна самоедская ёла не пошла навстречу кораблю; команда с корабля пошла на вельботе к берегу, – он заявил, что не разрешает здесь высаживаться, ему показали рейсовую путевку судна, – он ответил, прочитав: – «в бумаге написано – „на берега Новой Земли“, – а здесь не берег, а губа», – и его, сумасшедшего, теперь везли, чтобы отдать в больницу. – (гибели экспедиции Николая Кремнева посвящена эта повесть; Кремнев возвращался с «Мурманском»).

Начальник обдумывал, как записать все это в экспедиционное донесение. Самоедин пел:

Начальник сидит, сидит,
Хмурый, хмурый – –

В бухте была зеленая вода, за бухтой в море синели льды. Берег уходил во мглу; снег на горах, сливаясь с облаками, был сер, и черною грязью вдали казались еще не заметенные снегом горные обвалы и обрывы. Самоедского становища в тумане не было видно. Была абсолютная тишина. Пришел матрос, сказал: – «Вода взята, ушел последний вельбот, капитан скомандовал в машину нагонять пары. Капитан спрашивает, давать второй свисток, чтобы все были на борту?» – «Давайте», – ответил начальник. Самоедин на пороге посторонился матросу, матрос весело сказал самоедину: – «Ну, а ты, Обезьян Иваныч, бери ноги в руки, катись на берег, а то увезем в Европу!..» – Помолчал и добавил строго: – «катись, катись, надоел, – сейчас уйдем в море!» – Пароход сипло загудел, надолго, раз и два, – и в горах отдалось сиплое эхо, – вахта пошла на места. Начальник прошел к капитану на мостик. Самоеды – нырками – плавали около парохода. Через полчаса пароход должен был выйти в море, и неделю пути океанами и просторами, чтобы через десять дней была Москва: это был последний пароход с Новой Земли, Новая Земля оставалась на год во льдах, холоде и мраке. Экипаж был уже на борту, вельбот поднимали на палубу.

И тогда от берега по воде с быстротою полета птицы помчала ёла, человек из нее кричал, останавливая. Ёла ласточкой прильнула к шторм-трапу, и с ловкостью обезьяны на палубу влез самоедин, в малице, в пимах, испуганный и запыхавшийся. И на палубе сразу исчезла его ловкость и быстрота, – он стоял смущенный и растерянный. И те самоеды, что слезли было с судна, вновь поднялись на него, стали у фальшборта, взволнованные, шумливые, враждебные. Тот, что влез первым, – вдруг раскис и заплакал, по-бабьи гугниво. Начальник спросил его: – «В чем дело, чего ты хочешь?» – Тогда зашумели все самоеды, и тогда узналось, что этот самоедин, прознав про стоянку судна, приплыл из-за сотни верст, из своего становища, – что в прошлом году он заказал привезти себе из Европы десять семилинейных ламповых стекол – и ему привезли семь десятилинейных, он ждал стекол целый год, – он будет ждать еще год, – но – чтобы обязательно ему их привезли, иначе он не хочет России, она ему не нужна, ему все равно – леший там или царь, ему нужно десять семилинейных, а не семь десятилинейных, – и тогда он отдаст эти семь десятилинейных! – На судне не нашлось семилинейных стекол, но нашлась двухлинейная жестяная лампочка со стеклами, ее отдали самоедину. И еще на складе оказалась коробка с гривенничными компасами, такими, какие матросы любят вдевать в петлицу вместо брелка к часовой цепочке: каждому самоедину был дан такой компас. – Тогда капитан крикнул с мостика, облегченно и с напускною строгостью: – «Эй, тылки-вылки, марш с корабля, живо!» – И самоеды с ловкостью обезьян посыпались за борт на свои ёлы. Третий отревел гудок, загремела лебедка, принимая якорь.