Том 3. Корни японского солнца - Страница 25

– – по ту сторону забора – маслобойный, обрабатывающий бобы завод. На заводских воротах, кроме китайского изречения, маленькая, синим по белой эмали, английская вывеска: «лимитэд» и прочее. Двор маслобойного завода завален горами бобовых мат. В деревянном бараке заводского корпуса, в температуре сорок выше ноля по Реомюру, китайцы работают вручную, китайцы работают голыми. Там в чанах парятся бобы. Туда в чаны их тащат китайцы на тачках, положенных на спины, а не на колесики. Распаренные бобы дымятся белым паром: стало быть, температура пара выше сорока по Реомюру, – пар душит удушьем бобового запаха. В корзинках, сделанных из рисовой соломы, волоком по земле, голые люди тащат распаренные бобы к кольцам прессов. Два голых человека высыпают бобы в кольцо пресса: мышцы голых тел вздуваются до синевы, обессиленные людские зады дрожат мелким горошком под тяжестью горячих корзин. Тот, что приволок корзину, идет обратно за новой корзиной бобов, – тот, что принял корзину бобов в кольцо пресса, прыгает в кольцо и пляшет там на бобах, уминая их, – и пляшет очень дикий и очень поспешный танец, сваривая ноги в пару бобов. Кольцо с бобами наваливают на кольцо, – так до потолка – до потолочной щели, откуда идет свет, – и тогда китайцы свинчивают эти кольца, ломовыми лошадьми, ложась на колья, воткнутые в ворот, – свинчивают кольца с бобами, чтобы выжать из бобов масло. Масло стекает зеленоватыми струйками. Люди тужатся у ворота, ложась на колья, сворачивая их, – и под человеческой кожей ползут желваки синих мышц, а по коже стекает зеленоватый в мути пара – пот.

Англичанин зажимает нос и выходит из прессового отделения.

В дробильном отделении, где дробятся бобы в крупу, в барабанах стоят женщины, или старухи, или подростки, голые, с тряпками на чреслах. Они вертятся вместе с барабаном, посредине барабана, подметая сор и сортируя бобы: на этой работе женщины, – старухи или подростки, безразлично, – меняются каждые три месяца, ибо через три месяца такой работы люди умирают. На эту работу – у отцов и сыновей – женщины покупаются с тем условием, что жалованье выплачивается вперед, отцам или сыновьям.

Глава вторая

Снега нет и земля камениста. О солнце трудно сказать – то ли топором, то ли долотом оно выдалбливает теплоту и краски: на солнце двадцать градусов тепла, в тени двадцать градусов мороза, и тени лиловы, точно мороз здесь лиловый, – а там, где долотит солнце, лучи золота не золотые, а – голубые, блеклые. Непонятно, как солнце может греть, – и можно строить теории о том, что особливость линии и красок восточного искусства объясняется именно этим голубым солнцем, этим голубым светом. Воздух прозрачен до того, что путаются перспективы. Снега нет, и земля камениста, желтая, блеклая. Небо наверху желто и блекло. Сопки вдали направо и налево за полотнами железной дороги – точно кто-то аккуратнейше насыпал в щели из неба горы песка – желты, облезлы, ненужны, жилье хунхузов.

Там впереди – синие вершины Великого Хингана. Здесь – Китай. Там – Монголия. Там дальше – Урал и Россия, огромная земля многих народов, ушедших в справедливость. Там дальше – Европа, Англия.

У перрона стоит коротенький поезд, три литерных вагона, ресторан, обсервешэн-кар, – площадка с автомобилями – поезд стоит паровозом к Монголии. У обсервешэн-кар спущены шторы, и с подножек на платформу положены сходни, покрытые красным ковром. Обсервешэн-кар существует к тому, чтобы в нем сидеть и любоваться природой, тем, что убегает назад от поезда. Обсервешэн-кар последний в поезде вагон, и задняя его площадка превращена в терраску, где можно посидеть и посмотреть, как все течет. Обесрвешэн-кар – выкрашен в блестящую, синюю краску: – и, если внимательно присмотреться, видно, как под краской скрыты листы стали, – вагон блиндирован до окон: – это к тому, чтоб, если нападут хунхузы, можно было бы спастись, лежа на полу. На перроне перед обсервешэн-кар стоит отряд китайских солдат, в меховых шапках и в ватных штанах.

Полдень. Солнце долотит землю. Ночью была невероятная луна, красная, жестокая, – та, которая предуказывается философией бытия китайского народа и тем таинственным, что делает непонятной в своей пассивности Срединную Республику Голубого Солнца, – но сейчас буденный полдень.

По красному ковру у подножек обсервешэн-кар – в обсервешэн-кар входят англичане, в бобровых шубах и шапках, высокие, белолицые люди. Идущий вперед, самый высокий, говорит начальнику станции:

– Поезд уйдет ровно без четверти час. Начальник станции отвечает:

– Слушаюсь, господин Грэй.

В коридоре обсервешэн-кар низко кланяется англичанам бой, в белых перчатках и в белой куртке: англичанам не дано видеть лиц людей желтой расы. Бой снимает пальто с англичан. В салоне обсервешэн-кар, в голубом бархате и в рыжей коже – голубой и рыжий воздух. Англичане садятся в кресла. Бой разливает сода-виски, перед ленчем.

– Олл-райт! – говорит мистер Грэй весело. – Мы проведем сюда ветку. Японцы намечают дорогу параллельно нашей, дорога пойдет южнее нашей линии. Господин Смит, мы сделаем маленькую операцию: мы проведем ветки и к югу и к северу от главной линии. Мы удвоим тариф с северных веток, – ас южных – ну, что же – мы погоним грузы ниже себестоимости, в угоду японцам, чтобы они не трудились постройками дорог! –

Без четверти час, минута в минуту, отряд китайских солдат берет винтовки на караул, чрезвычайно сиротливо играет военный рожок, – и поезд двигается с места. Мистер Грэй идет на терраску обсервешэн-кар махнуть рукой салютующим солдатам, – и безразличным взглядом мистер Грэй окидывает местность – маты бобов у станционного пакгауза, избушку станции, вола у переезда, запряженного в телегу о двух колесах, китайца около вола, сопки вдали, – фанзы, разбросанные по долине и окруженные земляными валами от грабежей хунхузов.