Том 3. Корни японского солнца - Страница 19

– – ночью, когда все спали, она услыхала шепот, шептались штурман Медведев и гарпунер Васильев; Медведев сказал, и голос его прервался: – «ты разбуди ее, замани, скажи, начальник позвал, я буду у избы. Ты – первый» – – и Елизавета Алексеевна замерла, – слышала, как бесшумно скрипнула дверь, как скрипнула у стола половица, – потом все исчезло за шумом сердца: тогда она поспешно зажгла одну, две, три спички, в полуаршине от нее было лицо Васильева, оно было страшно, рот был искривлен, – но в спичечном же свете она увидела, что у печки, босой, стоит младший гидролог Вернер, с поленом в руке, что свесил ноги с полатей напротив Хрендин. Из тесного угла, из-за перегородки, хрипло и покойно сказал капитан: – «Васильев, собака, на место!» – Капитан стал одеваться, оделся, вышел из избы. Сказал Хромой: – «По начальству пошел, доносить! Пущай, не боимся. Все равно никому не дадим бабу! Он все начальника убеждает перевести ее в лабораторию, для себя, значит!» – Спать можно было еще много часов, но, потому что безразлично когда спать, ибо круглые сутки ночь, все стали одеваться. Хромой сказал: – «Васюха, твоя очередь, грей воду». – Тогда из угла за печкой послышались рыдания Елизаветы Алексеевны, и тот же Хромой полез утешать ее. – «Брось, девынька, дело такое, ты посуди, мужики ведь, сила, ты прости нас, дело такое!., что же это мы сами-то? с ума сошли все, что ли? – ты потерпи!..» – Подошел гидролог Вернер, товарищ Елизаветы Алексеевны по университету, взял руку – думал ли, что делает? – прижал ее руку к лицу, сказал тихо: – «Ты прости меня, Лиза, прости любимая! Я готов за тебя отдать жизнь, прости меня!» – С капитаном вошел в избу Кремнев, сказал: – «здравствуйте!» – сел к столу, помолчал, посмотрел в сторону, заговорил: – «Ну-те, с сегодняшнего дня приступаем к работе, видите ли. С положением нашим шутить не стоит. Дойдет ли отряд Саговского до людей, неизвестно, – а доктор у нас уже захворал, ну-те, по-видимому, цингой. Приказываю разобрать по бревнам, вырубить изо льда остатки „Свердрупа“ и сложить их на берегу. Работать трехсменной вахтой, по три человека. Вахтенные начальники – я, профессор Шеметов и капитан. Весной, когда взойдет солнце, по моим чертежам мы построим большой бот и пойдем на юг под парусами. Работать предлагаю как можно усерднее, ну-те… Затем я хотел сказать, до меня дошли слухи, знаете ли. – Елизавета Алексеевна, вас просил к себе Василий Васильевич, – пойдите к нему…» – Кремнев подождал, когда она вышла. – «До меня дошли слухи, что здесь установились болезненные отношения с Елизаветой Алексеевной. Причины, видите ли, мне совершенно ясны. Обвинять я никого не намерен, но погибнуть мы можем все, так как на этом часто сходят с ума. Единственным разумным средством было бы удалить отсюда Елизавету Алексеевну, остальное все паллиативно, – но такой возможности у нас нет (с полатей перебил Кремнева Хромой, он сказал: – „Сделать надо одно, приказать ей спать с каждым по очереди, а то мужики перережутся, – не погибать же нам всем из-за нее одной!“ – Кремнев сделал вид, что не слышал Хромого…). Ну-те, возможности удалить Елизавету Алексеевну у нас нет, допустить насилия над ней я не могу. Такая напряженная обстановка возбуждает ее, несомненно: если она изберет кого-либо из нас, остальные не допустят этого… Я, знаете ли, могу сообщить и заявляю об этом, что каждого, кто посягнет, – застрелю!» – Кремнев встал. – «Определите, кто в какой вахте хочет работать» – –

Прошли еще недели.

– – была метель, такая, когда ветер дул, как из трубы, разметал снег, ломал льды и камни, нес их вместе со снегом. Люди не выходили из избы, избу заровняло снегом с землей. Вахт не было. В избе были тепло, духота и мрак. На столе чадили масленки. Двое играли в шахматы, один писал дневник, остальные лежали по нарам во мраке. Только что поужинали. На нарах Хромой рассказывал, как мальчиком он ходил на поморском паруснике: поморы, тайком от жен, в трюмах увозили с собой из Варде норвежских девок; и Хромой рассказывал, что делали поморы с этими девками; – Елизавета Алексеевна лежала у себя в углу, сказала гидрологу Вернеру, чтобы он принес огня от масленки, закурить. Закурили оба, и Вернер сел на койку рядом с Елизаветой Алексеевной. Хромой продолжал рассказывать. Папиросы потухли, в углу было темно, – Вернер положил руку на плечо Елизаветы Алексеевны, – сказал сонным голосом: – «А расскажи, Хромой, как ты тонул!» – «Я-то? – откликнулся Хромой, – я, брат, и сам не знаю, как это я на ногах хожу и цел остался!» – Елизавета Алексеевна обеими руками взяла руку Вернера и положила себе на грудь: под рубашкой, потому что все были раздеты в духоте, неистовствовало сердце. Вернер склонился и поцеловал шею Елизаветы Алексеевны, она губами нашла его глаз, потом губы их слились. Руки Вернера прошарили по всему ее телу, она была покорна. Тогда Вернер прошептал ей в ухо: – «Пойдешь со мной в горы? – никто не заметит, там…» – Она ответила: – «Пойду». – Вернер соскочил с нар, пошел к столу, вновь закурил, весело сказал: – «Рассказывай, рассказывай, Хромой, очень интересно!» – – Все дни Вернер был возбужден, точно тайком он достал четверть спирта и пьет понемногу. С винтовкой, с топором, на лыжах он уходил в горы и пропадал там многие часы, зверя с собой он не приносил. У двери пропала лопата. Далеко горами он обходил свои избы, за ропаками и торосами он приходил к разваленной избушке. Тайком от всех, он прорыл около нее снег, ход завалил снегом. В избушке размел он снег, смел его с нар. Однажды Вернер сказал, что идет в поход за горный перевал, взяв с собою спальный мешок, – он вернулся через сутки, заявив, что обессилел и мешок оставил в горах неподалеку – –